Караул Смерти - Страница 86

В компании одного лишь безмозглого сервитора и безмолвной чернильной тьмы вокруг, Хирон обратился мыслями к славному прошлому и проклял судьбу, которая оставила его в живых, когда весь остальной орден погиб. Как часто бывало в такие моменты, когда не остаётся ничего, только ждать мстительного побоища, которого он так жаждет, Плакальщика охватили мысли о смерти. Какая-то его часть – та, которая больше потворствовала желаниям, – давно ждала смерти. Он мог погибнуть с честью и славой множество раз, но видно судьба быть выжившим. Даже в самый худший момент, когда он валялся красными кусками на пропитанном кровью мху, стервятники растаскивали его внутренности и смерть почти забрала его, – вмешалась судьба, лишив вечного покоя забвения. Его нашли, нарекли великим героем и закрыли в поддерживающий жизнь железный гроб сражаться дальше. Гордость – это одно, но и у неё есть свои пределы. Пусть жестокая смерть заберёт его, унесёт туда – к душам потерянных братьев. Он жаждет этого всем сердцем, однако не станет ускорять её приход. Давным-давно он поклялся всю жизнь, какой бы долгой она ни была, служить Императору. Однако века сменяют друг друга – и сколько ещё их потребует Император за эту клятву?

Хирон буркнул себе под нос:

– Может быть, сегодня я встречу достойную гибель. Может быть, сегодня придёт освобождение, которого я так жду. Пусть они явятся за мной, явятся огромной лавиной, алча моего уничтожения. Пусть мы умрём вместе: музыка их предсмертных воплей унесёт меня на ту сторону – к братьям, что ждут меня. Жестокий, кровавый конец. Ради алых слёз самого Сангвиния, пусть будет так.

Сервитор рядом едва заметно вздрогнул, услышав эти речи, и Хирон почти представил себе, что тот сейчас с ним согласится. Только сервиторам такое не под силу. Может быть, часть промытого разума этого бедолаги ощутила толчок ответить. Может быть, слова дредноута отразили и его отчаянное желание.

Нет. Это просто сервитор: более не человек со своими словами и мыслями.

«И всё же, нам обоим не дали умереть, дабы мы могли служить дальше», – подумал Хирон, глядя сверху вниз на мёртвенно-бледную, усеянную гнёздами разъёмов голову человека-машины. И тут в нём взыграла гордость и восстала против растущего уныния. Он рассердился на себя. Что он делает, равняя себя с сервитором? Как он может позволять себе такую слабость, такое неверие в себя? У них нет ничего общего. Он, Хирон, – Плакальщик, могучий боевой брат Адептус Астартес. Из него сделали дредноута не потому, что он был слаб или поддался ереси или предательству, как тот, кем был когда-то этот сервитор. Хирон продолжил жить, потому что был сильным, крепким, упорным и непреклонным. Его жизнь была достойна продолжения, неважно, какой ценой, несмотря на все страдания и одиночество, и бесконечное чувство вины единственного оставшегося в живых. Он так же, как и прежде, нужен Империуму. Нужен Караулу Смерти. Этому выскочке библиарию Каррасу и его «Когтю»… Им он понадобится тоже – ещё не успеет закончиться день. Пока нечестивые ксеносы продолжают угрожать всему, ради чего сражался и погиб его орден, Хирон будет жить дальше – и жажда крови его будет неутолима. Однажды, когда придёт время, смерть положит конец его служению. А когда придёт этот день – решать Императору, а не ему и, тем более, какой-то мерзкой нечисти.

Углубившись в мысли, дредноут шагал по периметру полости: фара на корпусе освещала путь; от сокрушающих, направляемых гидравликой шагов с потолка и стен сыпались кусочки льда. Старые выработки чувствовали его, слышали, слушали его нескончаемое ворчание, медленно вдыхая и выдыхая морозный воздух в ожидании бушующего вихря насилия и крови, который неминуемо должен будет разразиться.

Глава 3

Хорошо, что техномагосы установили в шлем автоматический картограф. За последние полчаса бесконечные туннели, практически неотличимые один от другого, слились в кошмарную массу петляющих и ныряющих туда-сюда проходов – промёрзшие, безжизненные кишки Ночной стороны. Пока «Коготь» не встретил никаких свежих следов, ни останков животных, ни даже единого пятнышка лишайника или плесени.

Для буйства жизни здесь, конечно, слишком холодно и пусто, но чтобы вообще ничего? В прошлом, как было известно Каррасу, тут было по-другому. В досье на Кьяро перечислялось несколько крупных местных форм жизни, указанных как потенциально опасные. Но пока, во всяком случае, никаких шевелений не было. Каррас подумал о шахтёрах, некогда ступавших по этим самым тропам до того, как иссякли местные жилы. Наверное, это не та жизнь, которую стоит выбирать, если у тебя есть выбор. Неисправный термокостюм становится смертным приговором, или пропавший свет, или обвал, или заполненная газом полость, или ещё дюжина других повседневных опасностей. Опять же, палящий жар, смертельная радиация и постоянная сейсмическая активность Дневной стороны – вряд ли многим лучше.

Идущий впереди Соларион взял правее, следуя постепенному изгибу и понижению туннеля. Даже космический десантник со своей безупречной памятью с трудом ориентировался бы в этом лабиринте кое-как прорубленных в скале ходов и заброшенных, выработанных машинами пластов. В некоторых туннелях вообще не было видно следов человеческих рук. Они не были ни проплавлены, ни пробиты, хотя и оборудованы подпорками и пластальными защитными дверями, как в других частях шахт, созданных человеком. Стены некоторых из этих естественных проходов были гладкими, почти как стекло, и закруглялись явно по контуру массивного цилиндрического тела. Скорее всего, это работа скалоедов – здоровенных червеобразных, которые считались вымершими.